Почта «СН» всегда полна интересных писем. Но пришедшее на днях послание вызвало особый трепет, поскольку проливает свет на жизнь нашего края, охватывая временной промежуток протяженностью около 100 лет. Автор письма – Кирилл Аникеев, проживающий в Севастополе. Оказалось, его отец Николай Ефимович – уроженец д.Островчицы, воспоминания которого ценны и необходимы.
Накануне большой беды
«До войны в Островчицах проживало 500 человек и было 100 дворов. Работала огромная паровая мельница, обслуживая весь район. Ее построил за свои деньги в 1920-30-х годах дед Николая Аникеева Ефим Бобрик. Он купил в Финляндии огромный паровой локомотив и на мощных санях в лошадиной упряжке со старшими сыновьями доставил его в деревню. На территории мельницы были жилой дом для семьи и хозпостройки. У него с бабушкой Ульяной было 10 детей: 6 мальчиков и 4 девочки, что по тем временам – обычное дело.
Беда пришла неожиданно. Ефима Бобрика объявили кулаком и отправили в Сибирь, а мельницу экспроприировали в пользу государства. К его дочери Анастасии были засланы сваты от семьи Аникеевых. Со временем у молодой семьи родились 3-е сыновей – Саша, Николай, Володя. Отец их к тому времени работал заведующим сельмагом в Ракшине.
Николай Ефимович вспоминает: «В июне 1941 г. в деревне квартировали военные. Строились укрепительные сооружения. Во дворе у нас соорудили блиндаж. С началом войны начались бомбежки, и все укрывались в нем. Воздушные бои шли почти ежедневно. Никто даже не предполагал, что с нами будет, что наши матери взвалят на свои хрупкие плечи тяжелую ношу, чтобы выстоять и выжить».
Отец ушел на фронт добровольцем. У 26-летней Анастасии Аникеевой на тот момент на руках было 3-е малолетних детей и пожилая мама. С первыми заморозками и снегом войска устремились на восток в сторону Мольчи. Разносились надрывные команды, крики и стрельба, рвались снаряды. Она запрягла в телегу корову, впопыхах собрала все необходимое, посадила детей, и отправились в лес за деревней. Там люди начали сооружать шалаши и разводить в них костры. Через несколько дней раздались из рупора призывы на ломаном русском языке вернуться всем домой и заниматься прежней работой. Люди, посовещавшись, решили вернуться: не умирать же от голода в лесу. К тому же в случае отказа немцы угрожали бомбежкой. В деревне они не задерживались, спешили на восток. Днем и ночью шло интенсивное движение немецкой техники и войск через Ракшин.
Весной началась посевная. Проходившие по деревне немцы часто забегали в дома, требовали куриные яйца, сало и «шнапс». Доходили слухи, что в г.п.Паричи создали гетто для евреев и проводят чистку.
Запах нетронутого хлеба
Летом дом Аникеевых заняли 4 немецких офицера, семью выгнали в сарай. В конце лета жителей восточной части деревни под охраной немцев и полиции погнали на запад. Стоял крик, лаяли овчарки, конвоиры стреляли из автоматов над головами, отгоняя людей, которые старались что-либо передать из продуктов тем, кого угоняли.
Рассказывая все это, Николай Ефимович как будто возвращается в то трагическое время. Через несколько дней появились солдаты полевой жандармерии и начали выгонять людей из домов. Мама быстро запрягла в телегу корову, набросала теплых вещей, продуктов, посадила детей, бабушку. Они двинулись в Сосновку, затем Старину.
В этой деревне людей не было. С несколькими семьями они остановились в уцелевшем доме, затопили печь. Рано утром женщины начали печь хлеб из обнаруженной в чулане муки, но их погнали дальше. До сих пор Николай Ефимович вспоминает этот оставленный в печи хлеб. Весь день людей гнали и только к вечеру остановились в очередной деревне. Ему вспоминаются покрытая снегом земля, пронизывающий тело холодный морозный воздух, кровавый закат и крики полицаев, приказывающих отделить детей от взрослых. Толпа громко зароптала, женщины с криками: «Не отдадим» заняли оборону. Переговорив между собой, конвоиры загнали всех во двор с огромным сараем. Люди разожгли костер, сварили суп из собранных по котомкам продуктов.
Вскоре их погнали в другое место. Маленького Володю мама несла на руках, Николай держался за ее юбку. Многочисленная истерзанная и уставшая толпа стариков, женщин и детей растянулась на несколько километров. С трудом добрались до д.Язвинцы, состоящей из нескольких домов в густом хвойном лесу. Ночью к семье Макара Василевского из леса пришел родственник и сообщил, что утром всех будут сортировать, возможно, для отправки в Германию. Семья Макара начала быстро собираться.
Анастасия Аникеева подняла детей, и они побежали за семьей Макара. К утру добрались до места, где в шалашах ютились люди. Нависшая над жизнью опасность сплачивала всех. Вскоре Николай заболел и с высокой температурой лежал в бреду. Бабушка и мама поили его чаем из листьев и веток брусники, малины, ежевики и других растений, которых в лесу много. Через некоторое время болезнь ушла.
Ад на земле
«Чтобы выжить, люди по ночам ходили на поля соседних деревень, раскрывали заготовленные осенью бурты с картошкой, – вспоминает Николай Ефимович. – Это было очень опасно для жизни, поскольку бурт мог обвалиться или могли застрелить полицаи».
По весне внезапно появился отряд немцев с полицаями. Слышались частые выстрелы, пронесся слух, что убивают немощных. К Николаю и еще одному мальчишке на лошади подъехал офицер с пистолетом в руке, поставил их под высокую ель, направил пистолет. Мать, ползая по земле, умоляла не стрелять в детей. Он на ломаном русском языке приказал всем вернуться в ближайшую деревню, а сам уехал.
Со всех мест началось движение, но не в деревню, а глубже в лес. Так устроен человек: лучше свобода, чем подвергать жизнь неизвестности. Мужчины начали строить жилища на новом месте. По лесу разносились звуки рубки деревьев. Увлеклись так, что не заметили, как появились 2 немецких офицера с пистолетами в руках. Выстрел – и все опешили. В дальнейшем выяснилось, что недалеко была д.Ковчицы и звуки рубки деревьев услышали немцы.
Война – явление крайне жестокое и бессмысленное. Иногда по своей жестокости она преодолевает все мыслимые и немыслимые границы. Так случилось и в этот раз.
«Начался большой брод, покрытый тонким льдом. Шедший впереди офицер прыгал с кочки на кочку. Ему это удавалось. Он был не такой истощенный, как мы. Многие из нас не попадали на кочки и проваливались, пробивая тонкий лед, кто-то не мог выбраться. Раздавались выстрелы. Это немец сзади стрелял в немощных и отставших. Лес наполнился душераздирающими криками и стонами. Вода вмиг окрасилась в красный цвет крови. Обезумевших от страха людей гнали вперед. Все были мокрые и в грязи», – воспоминает Николай Аникеев.
Изможденными, оставив многих в болоте, люди добрались до Ковчиц. Их разогнали по уцелевшим домам. Левую часть деревни занимал гарнизон полиции, правая была вроде гетто, под постоянным контролем. «Летом по домам ходили немцы в поисках детей до 15-ти лет, забирали их и увозили. Прошел слух, что увозят для забора крови. В один из дней в нашу хату зашел офицер со стеком в руке и переводчицей в военной форме. Осмотрев всех, указал на меня. Переводчица спросила сколько мне лет. Мама ответила, что я болею тифом, и они быстро ушли. Немцы очень боялись этой болезни», – говорит Николай Ефимович. В один из осенних холодных дней всех выгнали из домов на улицу. Из автомобильных репродукторов лилась наша и веселая немецкая музыка. В перерывах звучали призывы поехать в Германию «за прекрасной жизнью». Многих молодых девушек и женщин забирали силой.
Радость освобождения
«Однажды, проснувшись, мы увидели много немецких солдат. Те говорили женщинам: «Матка, скоро будут русские». Услышав эти слова от врага, мы испытали радость. В полдень началась стрельба, разрывы снарядов, бомб с пикирующих наших самолетов, кругом паника. Немцы быстро начали покидать деревню. Мы с братом Сашей побежали прятаться в сарай», – рассказывает Николай Ефимович.
После того, как затихла стрельба, они вернулись в дом. А по округе уже неслись радостные крики: «Наши идут!» Люди со слезами на глазах ринулись к главной дороге, по которой нескончаемым потоком двигались советские танки, машины, повозки, шагали утомленные сражениями воины. Люди обнимались с ними. Солдаты передали Аникеевым хромую лошадь. В дальнейшем она их очень выручала. Мама запрягла лошадь в стоявшую у сарая телегу, побросала в нее свои и соседей вещи, посадила малых детей.
После долгой дороги люди наконец вышли из леса и увидели свои Островчицы. У одних вид уцелевших своих домов вызвал облегченный радостный вздох, у других – растерянность и слезы от созерцания пепелищ. Под домом Аникеевых был вырыт блиндаж, сам дом был частично разрушен. Но была радость и такому, ведь большинство уничтожено фашистами.
В деревню возвращались выжившие сельчане. В основном – женщины с детьми и старики. Готовили землю к пахоте. Анастасия Аникеева запрягала лошадь, женщины становились за плуг, с песнями пахали свои сотки. Лошадь использовалась остальными по живой очереди. Много раз ездили в лес за досками из блиндажей, они пошли на пол и потолок. Засыпали блиндаж под домом, восстановили его.
Недетские игры в войну
Война оставила свой отпечаток в сознании детей, и практически все игры были с ней связаны. «В блиндажах и траншеях было очень много разного рода боеприпасов, пороха. Взрослые нас ругали, отчитывали, но что поделаешь! Мы были по-детски безрассудными и не понимали, какое горе можем принести родителям», – замечает Николай Ефимович. – Днем играли в лапту и городки, а вечером допоздна устраивали массированную стрельбу из огнестрельного оружия. Из района приехал милиционер В. Коваленко. Он собирал оружие и забрасывал его в глубокую яму, вырытую во дворе дядьки Алексея Алексеенко. Мой автомат «шмайсер» он забрал последним, а я получил подзатыльник».
Односельчанин Витя Хомченко решил поджечь трассирующий авиационный снаряд и посмотреть, как он прожжет бревно. Раздался оглушительный взрыв, все бросились врассыпную, а Витя присел с криком, ухватившись за правую руку с оторванной кистью. Сбежались взрослые, раненого отвезли к врачу в Ракшин. Самым трагичным был случай подрыва его ровесницы Нади, дочки тетки Евы. Ей оторвало ноги, когда она вечером бежала с фермы и зацепила авиационный фугас.
Определяя будущее
Пришло время готовиться в школу. Брат Николая Александр уже ходил во 2-й класс. Детворы собралось со всех ближайших деревень. Большинство из них были босиком, некоторые не имели даже лаптей. Класс находился в хате Прасковьи Зеленой. Первой учительницей была Любовь Иосифовна Масловская.
«Учеба нас «бросала» из одной деревни в другую. Маме предложили передать одну половину нашей пятистенки для школы, в другой жили мы. Появились новые учителя – бывшие фронтовики: Николай Филиппович Мороз, Савелий Тимофеевич Сидоренко, Михаил Павлович Силифонтов и молодые учительницы», – с благодарностью вспоминает своих учителей Николай Ефимович. А недалеко от Ракшина уже строили деревянную школу, разбивались спортивные площадки, ударно работали строители со всех деревень, понимая, что детям нужна школа.
«Надо жить, чтобы помнить»
«В начале марта 1945 г. к нам зашел сосед Кузьма Афанасьев, держа в руке какую-то бумажку, спросил, где мама. Мы ответили, что она уехала на заработки. Тогда он, протянув бумажку Саше, сказал, что это похоронка на отца. В ней сообщалось о гибели папы 22 февраля 1945 года под Берлином. Словно земля ушла из-под ног, мы ревели, как никогда: трудно было представить нашу дальнейшую жизнь без отца. Мама вернулась домой вечером с небольшим мешочком муки и буханкой хлеба. Прочитав похоронку, смахнула скатившие по щекам слезы, прижала нас к себе со словами: «Надо жить, чтобы помнить», – вспоминает те трагические минуты Николай Ефимович.
На протяжении многих лет он посещает Хатынь. И давно заметил, что в эти дни всегда идет дождь. Николай Ефимович говорит, что это слезы заживо сожженных людей. Они – напоминание всем живущим, наказ, чтобы их скорбь, печаль, обернулись в наше мужество, силу и утвердили навечно мир, покой на земле.